Забытое русское место: мемориальная доска в память Николая Первого в Болонье
В Болонье российский император провел всего один день – 23 декабря 1845 г. В октябре он 
отвез больную супругу на благословенную Сицилию: там на вилле Оливуцца на окраине Палермо, в Золотой долине, Александра Федоровна должна была преодолеть депрессию после потери маленькой дочери, названной её же именем. Николай и так провел целую осень вдали от своего государства и теперь торопился домой.
Однако времени в Болонье царь не терял. Или же ему не давали это делать болонцы, пребывавшие в возбуждении от августейшего визита. То был момент наивысшего влияния далекой Империи на европейские дела. Священный Союз, где верховодили Россия с Австрией, казался непоколебимым: его охранительные крыла реяли над неспокойной Европой.
Николай Павлович любил Италию. Любовь передалась ему от августейшей бабки, ни разу тут не бывавшей, но строившей Петербург по-итальянски и итальянскими руками, а также от отца, хорошо проведшего тут время под прозрачным псевдонимом «граф Северный»: для своей новой царской резиденции он тоже позвал итальянца, Винченцо Бренну, но эта постройка стала для Павла последней…
Именно Италия, полагал Николай, должна служить неугасимым светочем культуры для России, а не порочная, мещанская, взбалмошная Франция. Так и пансионеры Академии Художеств по его воле направлялись исключительно в Рим, а не в Париж.
В плане классического искусства Болонье было что показать царю. Он осмотрел собор и еще пару церквей, местную Академию Художеств, главную площадь с красивым фонтаном, падающие башни.
В ту эпоху город являлся входил в Папское государство, несмотря на странную чересполосицу – между ним и Римом лежала независимая Флоренция с Тосканой. Посему царя в Болонье принимали ни герцоги с синдиками, а папский легат – нечто вроде ватиканского наместника. Известно его имя – монсиньор Ванничелли Казони. Он и выступал как болонский хозяин.
И жители болонские желали быть представленными Николаю и как-то плодотворно провести с ним время. Одному из них это удалось лучше других.
Маркиз Франческо Альбергати-Капачелли-Джини владел одним из самых внушительных палаццо в городе и по согласованию с папским легатом пригласил царя к себе в гости.
Дворец возник в XVI в. и постоянно расширялся, как и само семейство Альбергати. Естественно, 
что русские императоры в гостях у итальянских маркизов бывают нечасто, и Альбергати повелел водрузить внушительную доску в память о визите Николая.
Удивительно, но в разного рода исследованиях о связях Болоньи и России доска эта не упоминается: то ли политическая ориентации города в прошлом веке («красной» ее стали прозывать не только за цвет черепичных крыш…), то ли от того, что Альбергати вымерли и из палаццо сделали роскошную коммуналку разные семьи, то ли еще что-то сыграло свою роль, но о мемориальной доске забыли. Упоминание о ней, и еще об одной, в том же Палаццо, встретилось мне при подготовке к печати Журнала путешествия сына Николая, то же Николая, вошедшего в российскую историю с прозванием Старший и со славой полководца, освободителя балканских славян.
Великих князей в Италии в 1852 году принимали с великими почестями – совсем недавно Священный Союз попытала на прочность весна народов, но не смогла с ним ничего поделать. На севере Италии остались хозяйничать австрийцы, в Болонье – паписты. Николая Николаевича (и его младшего брата Михаила), сопровождал всё тот же маркиз Альбергати, уже на правах знакомца семьи, а адъютанты великого князя в своих отчетах записали: «Их Высочества изволили посетить дом господина Альбергати, в котором изволил останавливаться Государь Император при проезде чрез Болонью, в воспоминание чего поставлены две мраморные доски, в воротах и в одной из комнат».
Ясно, что при первой возможности я поспешил в Болонью, на via Saragozza. Особняк Альбергати стал еще известней, чем «при Николае». Его теперь снимает в аренду фирма Artemisia, занимающаяся крупными выставочными проектами. К моменту моего приезда она заполнила Палаццо картинами Магритта, к которым стремился постоянный ручеек любителей искусства. У входа в палаццо, который в итальянских его описаниях назван андроном, а русскими адъютантами – воротами, даже поставлен был регулировщик, который ручеек распределял – сначала в кассы, затем на экспозицию. Он удивленно не раз махал рукой в мою сторону, не понимая, как много времени можно провести у входа во дворец, не интересуясь выставкой. А интересоваться было чем – могучая доска с красивым шрифтом и подробной надписью о необычном событии.
Осталось найти вторую доску, которую, согласно адъютантам, «поставили в одной из комнат».
– Да, была таковая, – несколько уныло разъяснили мне кустоды, – но у нас в Палаццо был пожар, десять лет назад. Доску опалило и мы ее сдали в муниципалитет. Теперь надо там спрашивать.
– А что же делал царь в палаццо и вообще в Болонье? Известны какие-нибудь подробности? – настаивал я.
– Это тоже надо спросить в муниципалитете, в отделе культуры – еще более уныло отвечали мне кустоды.
В итоге подробности мне рассказали не в Болонье, а в Петербурге, мои друзья из Эрмитажа и Петергофского музея – Сергей Андросов и Ирина Пащинская.
…Император был истинным меценатом. И Болонья, рассадник искусств, не могла не помочь ему развернуться в этом смысле. Большого воображения не надо, что мог делать царь в гостях у маркиза Альбергати. Обедал, смотрел его коллекции. Как будто Николай даже купил у него 
какую-то картину – то ли из благодарности за угощение, то ли, в самом деле, понравилось. Точно известно, что он посетил частную галерею другого болонца – Танари, где приобрел две картины: «Тайную вечерю» Агостино Карраччи и мужской портрет, приписывавшийся Гверчино. Первая осталась там, куда ее доставили – в Зимнем дворце, теперь в Эрмитаже, вторую после революции и щедрой раздачи царских коллекций по советской периферии отправили в Ереван.
Посетил Николай студию самого знаменитого тогда в Болонье скульптора Чинчиннато Баруцци, ученика Антонио Кановы. Готовую уже скульптуру «Психея с бабочкой» он купил тут же, и увез с собой в Петербург. Другую – «Спящую Венеру», осмотрев ее подготовительную модель, заказал. Надо сказать, что болонский маэстро долго трудился над царским заказом – целых два года, на доставленной в Петербург статуе высечено «CINCINNATVS BARVZZI FIT BOLOGNE, 1847». Прошло еще несколько месяцев и в мае 1848 г. ее доставил в Петербург французский корабль «Жан Диксон».
Императрица Александра после сицилийского отдыха скучала по Италии и устроила в 
Петергофе в верхних садах итальянский уголок, куда свозили все итальянское – даже настоящую мозаику из Помпей (в 2003 году к этой коллекции добавилась гондола из Венеции, подаренная «северной тезке» к ее 300-летию). И Психея попала именно туда. Венера же лежала сначала в перголе-беседке южного фасада павильона Озерки, а в 1930 г. ее перевезли на Царицын остров.
Рачительный болонский хозяин за свою любезность получил российский орден – св. Станислава, о чем упомянул в последних строках памятной мраморной записи. Жаль вот, что потомков Альбергати не оставил: они бы наверняка развернули тут мемориальный уголок об августейшем визите – не так часто императоры к болонцам в гости ходят.
М.Г. Талалай
(Обложка фото: Петергоф: «Спящая Венера» Баруцци, заказанная Николаем I в Болонье. Фото Ирины Пащинской.)
ARTICOLI CORRELATI:
Мечта об Италии →
Сергей «Марко» Касман →
